
Видный церковный историк и духовный писатель Леонид Иванович Денисов
(1866–1942) оставил обширное литературное наследство. Это многие десятки
книг и брошюр, посвященные житиям подвижников благочестия — российским и
вселенским, — а также вопросам нравственного воспитания детей и
распространения грамотности в народе. И как бы ни были полезны эти
книжки, не они сохранили его имя до наших дней. Леонид Денисов памятен
прежде всего капитальными своими трудами. Он составитель замечательных
книг: «Житие преподобного и богоносного отца нашего Серафима, саровского
чудотворца (М., 1908; репринт — М., 1997) и самого авторитетного
историко-церковного справочника «Православные монастыри Российской
империи» (М., 1908). Наряду с этими трудами значительный интерес до
наших дней сохраняют и его работы по церковной археологии и древней
иконографии. В число иконографических работ Денисова, в частности,
входят: «История Нерукотворного образа Спасителя» (М., 1901), «Каким
требованиям должна удовлетворять православная икона?» (М., 1901), «О
памятниках древней иконописи в Бирлюковской пустыни» (М., 1901),
«Чудотворный образ Всемилостивого Спаса в часовне у Московского моста в
Москве». В журнале «Вера и церковь» (1903, т. 1) Л. И. Денисовым
опубликован реферат об иконографии старца Серафима Саровского,
прочитанный исследователем на заседании Церковно-археологического отдела
при Обществе духовного просвещения, действительным членом которого он
состоял.
О самом Леониде Ивановиче Денисове биографические сведения весьма
скудны. Известно только, что он был воспитанником Московского
университета, знал хорошо Москву в ее старине, много писал о своем
городе в стихах и прозе. Был он, что называется, на виду у читающей
публики. Владея многими европейскими языками, писатель неустанно
пополнял свои церковно-исторические знания чтением в оригинале творений
святых отцов и книг видных медиевистов. Овдовев, Леонид Иванович решил
принять монашеский постриг, который состоялся в октябре 1908 года. В
газете «Петербургский листок» от 2 ноября того же года сообщалось: «На
днях в храме Двунадесяти Апостолов, что при Синодальной библиотеке в
Кремле, за всенощным бдением было совершено пострижение в монашество
известного духовного писателя, действительного члена Общества любителей
духовного просвещения Леонида Ивановича Денисова. Он около 20 лет
состоит сотрудником "Церковных ведомостей”, где поместил массу статей по
религиозным вопросам и церковной археологии... Пострижение совершил
отец архимандрит Гавриил. Новопостриженному наречено имя Арсений, и он
на днях будет рукоположен в иеромонахи. Постриженник назначен на
должность помощника Синодального ризничьего».
В мае 1914 года иеромонах Арсений (Денисов) возведен в сан
архимандрита и с той поры состоит ризничим собора Двенадцати апостолов.
Патриаршая ризница Московского Кремля в ту пору, по существу, являлась
Синодальным историческим музеем — так велико было ее собрание
церковно-археологических сокровищ, письменных источников и старопечатных
изданий.
Февральскую революцию архимандрит Арсений приветствовал восторженными
стихами: «Вейтесь, красные знамена! Громче бейте в барабан!» И в рифму к
этому: «Ненавистный пал тиран!» Всё с восклицаниями, всё восторженно.
Но как духовный писатель, в прошлом тесно связанный с Церковью, он,
конечно, сознавал, что кошмар пьянящей свободы поколеблет не только
государственные, но и церковные основания: «Кошмар принял затяжную
форму». Вскоре синодальный ризничий стал свидетелем катастрофических
разрушений русских святынь.
Октябрьские революционные события в Москве нанесли огромный ущерб
кремлевским святыням. Обстрел Московского Кремля большевиками велся с
особой жестокостью три дня и четыре ночи, с 27 октября по 3 ноября 1917
года старого стиля, и разрушения соборов и дворцов достигли тогда
невиданных размеров. По свидетельству епископа Нестора Камчатского,
Патриаршая ризница, в частности палата № 4, пробитая снарядом, была
превращена в груды кирпичных обломков и битого стекла, среди которых
«несколько витрин и шкафов с драгоценными старинными покровами,
украшенными золотыми дробницами и камнями, пробиты и попорчены
безвозвратно. От осколков снарядов пострадало Евангелие XII века (1115
г.) великого князя Новгородского Мстислава Владимировича. С верхней
сребро-позлащенной покрышки сбита часть финифтяной эмали, чрезвычайно
ценной по своей старинной работе. Различные предметы драгоценных
украшений патриархов, митры, поручи, а также церковная старинная утварь,
сосуды, кресты и прочее — все это выброшено из разбитых витрин на пол и
вбито в щебень и мусор.
Вторым снарядом в палате № 6 разрушены витрины с патриаршими
облачениями. Разбита церковно-историческая русская сокровищница,
составлявшая самый лучший памятник минувшей патриархальной жизни Великой
Святой Руси» (см.: Еп. Нестор Камчатский. Расстрел Московского Кремля.
М., 1917. Раздел «Патриаршая ризница»).
Преосвященный Нестор оставил потрясающие свидетельства варварского
разрушения собора Двенадцати апостолов. После массированного обстрела
беззащитного Кремля на рассвете 3 ноября — сопротивление юнкеров тогда
уже было сломлено — собор предстал с большими проломами в стенах,
восточная же часть здания и вовсе «производила впечатление живой
развалины». Одних орудийных прострелов насчитывалось шестнадцать, да
множество осколочных и ружейных повреждений. Один из снарядов
разорвался, уничтожив или искорежив почти все церковное убранство и
драгоценную утварь, накопленную здесь за века. Поруганию подверглось
святое Распятие, изъязвленное осколками и залитое маслом из разбитых
лампад. Красные маслянистые пятна кровавыми подтеками помечали
израненное изображение Спасителя. Верующие люди при виде такого
измывательства извергов над святыней падали ниц к подножию Распятия,
целовали его, обливаясь слезами.
Все это мог видеть архимандрит Арсений (Денисов), ведь во все дни
обстрела Кремля он находился там. В своей записке по поводу этих
трагических событий, написанной в октябре 1932 года, он подробно
излагает свои чувства и свои наблюдения той давно прошедшей поры.
Записка создавалась по просьбе В.Д. Бонч-Бруевича, собиравшего
свидетельства очевидцев взятия Кремля красными войсками. Сборник такого
рода свидетельств в свет не вышел и рукописи, попавшие в руки
составителя, затем отложились в его архиве (см. личный фонд В.Д.
Бонч-Бруевича в Отделе рукописей РГБ. Ф. 369. К. 383. Д. 16. Л. 1–16).
Записка архимандрита Арсения создавалась в чрезвычайно тяжелое время:
ему, как известному «бывшему» духовному писателю, постоянно приходилось
доказывать свою лояльность соввласти, и это не могло не отразиться на
самом строе воспоминаний и на выборе акцентов, когда дело касалось его
гражданской позиции. Но правы были и те, кто тогда же, по горячим следам
зловещих событий, обвинил Денисова в малодушии и трусости. Священный
собор Православной Российской церкви, проходивший в те дни в Москве,
напрасно предпринимал попытки заслушать на своих заседаниях архимандрита
Арсения о том, что произошло с Патриаршим музеем в результате обстрела
Кремля, — синодальный ризничий предпочел упорно скрываться и ни на какие
разыскания не откликнулся. Такое пренебрежение к обязанностям можно
объяснить лишь в свете исповедальных признаний самого Денисова, когда
он, не скрывая церковного служения, похваляется критицизмом по отношению
к священноначалию и богопоставленной власти. Оставим все это на его
совести. Для нас несомненную ценность в записке архимандрита
представляют пусть даже небольшие крупицы собственных свидетельств
очевидца расстрела кремлевских святынь, они помогут восстановить
подлинную картину утрат и даже гибели бесценных музейных сокровищ.
В числе немногих музейных служащих Кремля Л.И. Денисов приветствовал
большевистский переворот: «Не жаль ничего, что на свете ни есть
дорогого!» И сразу же постарался включиться в работу при новом строе. С
23 декабря 1917 года он стал членом Комиссии по охране памятников
искусства и старины, которая пока еще имела временный характер и до мая
следующего года подчинялась Наркомату государственных имуществ.
Возглавлял Комиссию архитектор П.П. Малиновский (1869–1943),
впоследствии гражданский комиссар Кремля; из более чем ста членов
комиссии от духовенства было всего два представителя, один из них —
архимандрит Арсений (Денисов).
Состоял он секретарем музейного отдела комиссии, занимался приемом и
охраной дворцового имущества и реставрацией Патриаршей ризницы. Комиссия
по охране памятников искусства и старины при Моссовете действовала с
ноября 1917 по сентябрь 1918 года, затем была передана Наркомпросу с
подчинением полномочному комиссару Кремля Г.С. Ятманову. Работа Л.И.
Денисова в комиссии продолжалась с 23 декабря 1917 до июня 1920 года.
Затем писатель переживал бедственный период положения: нет работы,
иссякли средства к существованию, облачения давно сменил на гражданский
костюм, пришедший в полную негодность. Жил в районе Зубовской площади, в
так называемом поповском доме, где ютились и бедствовали такие же
гонимые «бывшие», как и он. Руку помощи Денисову протянул архиепископ
Трифон, в миру князь Борис Николаевич Туркестанов (1861–1934), давний
его знакомый и литературный сподвижник. Преосвященный Трифон исхлопотал у
патриарха Тихона прощение проступка Л.И. Денисова, скрывавшегося в
безвестности, когда необходимо было его выслушать церковноначалию о
подробностях погрома ризницы, очевидцем чего он был. Начинался новый
этап богослужебной деятельности архимандрита Арсения. Из-за огромных
потерь в епископате Русской Православной Церкви, понесенных в ходе
репрессий властей, из-за разрушительного напора обновленчества
раскаявшемуся архимандриту вскоре предстояло стать епископом Марийским,
викарием Нижегородской епархии (хиротония состоялась 19 сентября 1927
года). Через год его перевели в Тульскую епархию (епископ Ефремовский), а
после закрытия храма в Ефремове Арсений (Денисов) с марта 1931 года уже
входит в должность викария Московской епархии, с местом службы в
Кашире. То было последним местом его служения: с декабря из-за погрома
храма в Кашире ушел за штат. Снова начались скитания и поиски заработка.
Публикуемая записка о революционных событиях в Кремле как раз и
написана в такую лихую пору его жизни.
Надо сказать, что, находясь за штатом, Л.И. Денисов еще больше
сдружился с владыкой Трифоном, ушедшим к тому времени в уединение. По
воспоминаниям духовных детей архиепископа (впоследствии митрополита)
Трифона, «этот слабый и робкий человек (имеется в виду Л.И. Денисов)
жил, как бы держась за владыку». Его помощь не раз буквально спасала
писателя от голода. Но долго быть на иждивении ему не хотелось. В одном
из писем духовному чаду митрополит Трифон упоминает: «Еп. Арсений, как
тебе, кажется, известно, переоделся в светское платье, не служит,
занимается литературными трудами и меня не посещает. Вероятно,
стесняется своего костюма». После кончины митрополита Трифона, 14 июня
1934 года, Л.И. Денисов переселился в деревню, снимая угол у хозяйки.
Скончался во время войны, с голоду. Других сведений о последнем периоде
жизни писателя разыскать не удалось.
Ныне литературные труды этого выдающегося духовного писателя,
частично изданные и частично освоенные, заставляют задуматься и о
жизненном пути Л.И. Денисова, пройденном в тяжелейшие годы испытаний для
Отечества. Александр Стрижев
Я ищу святых волнений,
Я иду к седым скалам,
На распутье вдохновений,
К недоступным берегам,
Где обманы позабыты,
Нет помина о судьбе,
Где возможности открыты
Достиженью и борьбе.
21.08.1917
Невольный изгнанник, вернулся я в келью родную.
В одинокую келью свою...
В ней с радостным чувством, давно незнакомым, ночую.
Вновь сладко мечтаю я и ни о чем не тоскую.
И ее беспредельно люблю.
Ее не зову я, как прежде, угрюмой темницей
И могилой своей не зову.
С тех пор, как безумия ужас мелькнул над столицей
И красные стены неслись над Кремлем вереницей,
Создавая кошмар наяву.
Ни тени сомненья, ни звука унынья былого,
Ни печали о жертвах борьбы...
Для счастья в грядущем, для счастья народа родного
Не жаль ничего, что на свете ни есть дорогого!
4.12.1917
На кончину митрополита Трифона (Туркестанова)
В последний раз я поднимаю чашу –
Увы, заупокойную, друзья…
Я вместе с вами пью за радость нашу,
Что нам светила в мраке бытия…
Померк тот светоч, что зарею ясной
Горел, грозя угаснуть каждый миг,
Своей душой, глубокой и прекрасной,
Он многое, нам тайное, постиг.
Он утешал страдальцев безымянных,
Больных душой он кротко исцелял,
И много шло, и званных и незваных,
К его огню, что в нем для нас сиял.
И много слез, горючих слез страданий,
Он осушил, смягчил он много мук,
И много благодарственных лобзаний
За долгий век его коснулось рук.
Теперь заснув в надежде воскресенья,
Как белый Ангел в небе голубом,
Он отлетел, оставив нам мученья
С тоской пожизненной по нем.
В свой час ушел он из земной юдоли,
Наш срок идти за ним уж недалек,
Сейчас осиротевши поневоле,
Придем к нему и мы в его чертог.
<1934>
Саровскому пустыннику о. СерафимуОн был и именем и духом Серафим;
В пустынной тишине весь Богу посвященный
Ему всегда служил, и Бог всегда был с ним,
Внимая всем его моленьям вдохновенным.
И что за чудный дар в его душе витал!
Каких небесных тайн он не был созерцатель
Как много дивного избранным он вещал,
Завета вечного земным истолкователь!
Куда бы светлый взор он только не вперял —
Везде туманное пред ним разоблачалось.
Преступник скрытый вдруг себя пред ним являл —
Судьба грядущего всецело рисовалась.
В часы мольбы к нему с лазурной высоты
Небесные друзья невидимо слетали
И, чуждые земной житейской суеты,
Его беседою о небе услаждали.
Он сам, казалось, жил, чтоб только погостить
В делах его являлось что-то неземное.
Напрасно клевета хотела омрачить —
В нем жизнь была чиста, как небо голубое.
Земного мира гость, святой и незабвенный,
Одной любовию равно ко всем горел
Богач, бедняк, счастливец и уничиженный
Равно один привет у Старца всяк имел.
Несчастные ж к нему стекалися толпой
Он был для сердца их отрадный утешитель.
Советом мудрым он — безмездною цельбой,
Всех к Богу приводил, святой руководитель.
От подвигов устав, преклоншись на колени,
С молитвой на устах, быв смертным, умер он.
Но что же смерть его — вид смертной только сени,
Иль, как говорят, спокойный тихий сон...
Теперь ликует он в семье святых родной,
Сияньем Божеским достойно озаренный;
А мы могилу тихую кропим слезой,
И имя будем чтить во век благословенным.
Святой Серафим Саровский
Вот он, блаженный пустынник, взыскующий
Века грядущего благ неземных!
Вот он, в скорбях, как мы в счастье, ликующий,
Душу готовый отдать за других!..
Тихо тропинкой лесной пробирается
В кожаной мантии, в лычных лаптях;
Крест на груди его медный качается,
Сумка с песком у него на плечах.
Вьется Саровка излучистой впадиной;
Сосен столетних красуется строй;
И, на ходу подпираясь рогатиной,
Движется старец неспешной стопой.
Телом согбенный, с душою смиренною,
В пустыньку он помолиться бредет;
Но, и молитву творя сокровенную,
Он для трудов свой топорик несет.
Белый на нем балахон; серебристые
Шапочкой ветхой прикрыв волоса,
Вглубь себя он устремляет лучистые,
Полные ласки душевной глаза…
Силою он одарен благодатною:
Чуткой душой прозревает он вдаль,
Видит он язвы людские, невнятные
Слышит он вопли, - и всех ему жаль.
Он и утешить готов безутешного,
Слабое детство от смерти спасти,
Или к сиянию света нездешнего
Грешную душу мольбой пронести.
Всем изнемогшим в огне испытания
«Радость моя! – он твердит: - Не скорби,
Бури душевные, грозы, страдания,
Господа ради, с улыбкой терпи!»
С плачущим плакать он рад; унывающих
Нежно ободрить, их дух подкрепить.
Всех же, Господень Завет забывающих,
Учит он ближних, как братьев, любить.
Учит искать он богатство нетленное,
Чтоб не владела душой суета,
Ибо все мира сокровище бренное
Нашей душе не заменит Христа!..
|