(1740 - 1791)
Родился 3 октября (14 н.с.) во Пскове в семье псковского вице-губернатора.
Первоначальное образование получил дома, затем учился в гимназии
при Академии наук и в частном пансионе. Писать начал рано, еще
в школе. С 1757 получил должность переводчика в Канцелярии от строений
домов, через пять лет переходит на военную службу в "немецкие
секретари" к гетману Разумовскому. В 1764 - 72 в чине капитана
служил в должности "за секретаря при дежурных генерал-адъютантах".
В 1773 был обвинен и судим за растрату казенных денег, лишен
чинов, дворянского звания и уволен со службы.
В 1777 был прощен и получил место секретаря главного попечителя
просветительских и воспитательных учреждений И.Бецкого. С этого
времени начинается расцвет литературной деятельности.
Сотрудничает в журналах, печатает стихи, басни, переводы. Театры
ставят его пьесы. Он написал восемь трагедий ("Дидона",
1769; "Росслав", 1784; "Вадим Новгородский",
1789 и др), три комедии ("Хвастун", 1784 - 85; "Чудаки",
1790; "Траур, или Утешенная вдова"), шесть комических
опер и др. Характерный представитель русского просветительского классицизма,
заимствовал драматические коллизии у западных драматургов,
усложняя композицию и вводя в некоторые свои трагедии хор. Патриотический
пафос трагедий, сюжеты, взятые из национальной истории, создавали
им успех у современников. Некоторые персонажи комедий
предвосхитили образы комедий Грибоедова и Гоголя. Переводы отличало литературное совершенство, сохранившее их ценность до настоящего времени. Это поэма Вольтера "Генрияда"
(1777), трагедия Корнеля "Сид", "Цинна",
"Смерть Помпеева" (1779) и др. одним из первых русских поэтов стал применять белый стих. Умер 14 января (25 н.с.) 1791 в Петербурге.
СТАНСЫ БОГУ
Источник жизни! благ податель!
К Тебе, о Боже! вопию;
И пред Тобою, мой создатель!
Мою всю душу пролию.
Премудрости наполни светом
Мою к Тебе парящу мысль!
Имущего Тебя предметом,
Меня к своим рабам причисль.
К рабам?.. Рабов Ты не имеешь:
Отец Тебя любящих чад,
Ты благостью одной владеешь,
И власть Твоя полна отрад.
Вотще Тебя себе подобным
Соделать смертные
хотят,
Суровым, грозным, гордым, злобным,
С собою ставя Бога в ряд.
Не верю я сердцам сим диким,
Которы лютостью одной
Тебя являя нам великим,
Не Твой нам кажут образ – свой.
Всяк час Ты ложь их обличаешь
Пучиною Твоих щедрот
И милостью опровергаешь
Угрюмых мудрецов довод.
Ты кротко солнцу рек: «Навеки,
Блистая, провещай Творца;
Да зрят всечасно человеки
Меня в щедроте без конца».
Всяк день то солнце повторяет,
Сей благости Твоей залог,
И вся природа нам являет,
Что Бог не может быть не Бог.
Лишь только мы, неблагодарны,
Не чувствуя Твоих щедрот,
То слабы, то высокопарны,
Крушим страстями свой живот.
Ты, смертным даровав свободу,
К блаженству тьму путей открыл;
Одним веселием природу
Своей Ты власти покорил.
А если иногда печали
Дают вкушать нам горький яд,
Не винен Ты, что мы создали
Себе из рая страшный ад.
Не Ты виновен, что мы, люди,
Желая все богами быть,
Вздымая гордо наши груди,
Себя дерзнули позабыть.
Тобой творены наслаждаться,
Превыше мы себя летим
И мудростью с Тобой равняться
В своём безумствии хотим.
Чувствительность! о дар божествен!
Ты нас прямей ведёшь к концу,
И крыл твоих полёт торжествен
Возносит сердце ко Творцу.
Творец! Тебя понять не тщуся,
Всем сердцем, как Отца, любя;
Кто Ты, о том я не крушуся,
С восторгом чувствуя Тебя.
Ты был, Ты есть, Ты вечно будешь, –
То небо и земля твердят;
Я есмь, меня не позабудешь, –
Мои все чувства то гласят.
ПИСЬМО к гг. Д. и А.
Вы мыслите напрасно,
Любезные друзья,
Что, роскоши глася
Прельщение опасно,
Ввожу соблазны я.
Собрание прекрасно
Утех мирских, забав
Для нас творец создав,
Нам счастье проливает;
Но человек на смех,
Всё претворяя в грех,
Рай в ад преобращает.
Виновно ли вино,
Которо к утешенью
От неба нам дано,
Что им себя к забвенью
Приводит человек
И в скорби тратит век?
Царица смертных рода,
Вселенныя душа,
Которою дыша,
Живет, цветет природа,
Любовь! виновна ль в том,
Что ею Клит влеком,
Подобно мотылечку,
Садясь на всякий цвет
И сев потом на свечку,
Он сам себя сожжет?
Приятель наслаждений,
И чистых, и честных,
Я друг ли заблуждений?
Ах, нет! Когда мой стих,
Хваля сей жизни сладость,
Казал вам счастья радость,
Которой под луной
Вы в роскоши со мной
Увидеть не хотели, --
Советовал я вам,
Чтоб счастливы быть смели,
Не следуя духам,
Которые не любят,
Что толь прелестно нам,
И добродетель трубят
Ужасную ушам.
Они-то, страшной харей
Вселяя трепет в грудь,
Марают к небу путь,
Гневя творца всех тварей.
Советовал я вам
Утех не опасаться,
Но столько наслаждаться,
Колико должно нам.
Всё счастье составляет
Умеренность одна:
Кто через край хватает
И кто всё пьет до дна,
Один лишь тот страдает,
Один порочен тот.
Вкушать блаженства плод,
Не притупляя чувство,
Знай меру -- вот искусство!
Реку, котору в брод
Переходить возможно,
Удобно перейдешь;
Но в ней и смерть найдешь,
Когда неосторожно
Ты ступишь в глубину.
Тот мудр, и мудр неложно,
Кто видит сатану
И ангела в себе.
Не знать, в своей судьбе
Как с счастьем поместиться,
И из себя стремиться, --
Вот это сатана.
На то ль нам жизнь дана?
Уметь повеселиться;
На Клоиных устах
И в Клоиных очах,
В ее улыбках нежных
Зря небо, позабыть
Смесь грустей неизбежных,
О чем тогда тужить?
Вот ангел наш хранитель!
Далеко от меня
Ты, пасмурный учитель,
Который, ввек стеня,
Смущен и недоволен,
Печальным бредом болен,
Являешь бога нам,
Каков суров ты сам.
Ты, горестей содетель!
Быть диким только тверд,
Приятну добродетель
Коверкаешь, как черт.
Ты даже нам иметь
И чувства запрещаешь.
Дая нам небо зреть,
Ты небом нас пугаешь.
Мы плюнем на него
И, сердца своего
Предався восхищенью,
По радостну стремленью
Почувствуем того,
Кто мудрым был предвечно
И будет бесконечно;
Кто нас производил,
Чтобы любить нас нежно;
Кто счастье насадил
Повсюду с нами смежно.
Зачем тянуться нам
За чуждыми цветами,
Когда их под ногами
Сбирать всяк может сам?
Умей лишь осторожно
И нежно так срывать,
Природе чтоб возможно
Опять их порождать.
Мы счастием все равны;
И низкие и славны,
Богатый и бедняк,
Ученый и простак
Имеют счастья долю.
Иль мыслите вы так,
Что бог святую волю
Тогда переменил,
Как случай наградил
Кого богатством, знатью?
Что к ленте прилепил
Он милость с благодатью?
Поверьте, всем равно
Делит свою он благость;
Всем счастие дано,
И всякий носит тягость.
От скуки не спасут
Царя лучи державы:
Как грусти грудь сосут,
Он плачет в недрах славы --
И плачет, как пастух.
Его вертлявы пажи,
Распудренные в пух,
Сии младые блажи,
Не мысля о царях,
Плывут отрад в волнах.
Отменнее ль бывает
Климена весела,
Как пыль хвостом сметает
Со пестрого пола
И томный взор кидает,
Танцуя менует,
В котором ей Полет
Глазами знать дает
Чего не ощущает?
Не так же ли полна
Утехою Кларина,
Коль на лугах она,
Толь мягких, как перина,
Сложивши тяжкий сноп,
Там пляшет, где Антроп
Ей свистом помогает.
Антроп не уверяет,
Однако верен ей.
То правда, не болтает
Любезной он своей
Безделиц остроумных
И слов высоких, шумных,
Которыми любовь
Свой пламень раздувает,
Когда в жару пылает
Полетов наших кровь,
Как сердце обмирает
Манерных Клой, Темир;
Не может шаткой моды,
Чем ветрены народы,
Пиющи Сенски воды,
Пленяют целый мир,
Ничтожных он созданий
Представить щедро в дар:
Не может он свой жар
И страстных воздыханий
Возвысите ценой
Блистающих безделок,
Искусных тех поделок
Бертелевой рукой,
Которы так учтиво
Он верит на кредит,
Чтоб оными счастливо
Купить красавиц стыд.
Антроп того не знает,
Ему и нужды нет:
Любовь его зовет,
Природа помогает.
Красна сама собой,
Нужна ль природе краска?
Не счастье то, друг мой,
Но счастья только маска.
<1786>
СТАНСЫ НА СМЕРТЬ
О смерть! предел неизбежимый!
Ты всех, преобращая в прах,
Зовешь пред суд необходимый,
Давать отчеты в их делах.
Тебя повсюду мы сретаем,
Тебя нигде мы не уйдем!
Всем вестна ты; но мы не знаем,
Когда, и как, и где умрем.
Тебя счастливец отдаляет,
Что смертен, забывая то,
Себя до облак возвышает.
Приходишь ты -- и он ничто!
Взгляни -- несчастный сколько страждет,
С каким восторгом ждет тебя:
Прихода твоего он жаждет
И тем лишь веселит себя.
Ты смертным страждущим отрада,
Надежда к вечности, покой;
За слезы ты одна награда,
Несчастный счастлив лишь тобой.
Но ты свой зрак от тех скрываешь.
Которым ненавистен свет;
Того ж, напротив, поражаешь
Незапно, кто тебя не ждет
Воззрим на гордого вельможу:
Корысть его один предмет;
Он мыслит: тьмы богатств умножу! --
Как будто б жить мильоны лет.
На высоту взлететь стремится,
Дабы пятою всех попрать;
Пред ним сама Фортуна льстится
Свое колено преклонять.
Но смерть, котора всё сражает,
Приходит наконец к нему;
Она всю гордость повергает
С высот блестящих в бездны тьму.
Ты свой блаженный век кончаешь,
Исчезло имя вдруг твое;
Богатство, знатность оставляешь,
Преображен в небытие.
Увидьте воина, паряща
На поле ратное с мечом,
Достигнуть славы громкой льстяща, --
Не зрит препоны он ни в чем.
Как злобный тигр, ожесточился
Герой сей на врагов своих;
Но меч в крови лишь обагрился, --
И смерть в местах явилась сих.
Вияся над его главою,
Твердит ему, что краток век,
В деснице с острою косою
Твердит, что он есть человек.
Но гласу он сему не внемлет,
Вся мысль его -- врагов разить;
Он жадным оком всё объемлет
И всё желает поглотить.
Врагов разит он без пощады,
Надежда веселит его,
Суля за тьмы побед награды,--
Достиг блаженства он сего.
Уж враг стремглав во бег стремится,
Прося спасенья благ творца;
Душа в герое веселится,
От славы ждет себе венца.
Но выстрел смерть предвозвещает,
Се лютый, грозный час притек.
Огонь блеснул!-- он жизнь кончает,
И лавр его увял навек.
Всё кончилось в одно мгновенье,
Что веком ты приобретал;
Исполнилось судеб веленье:
Ты был велик -- ничто вдруг стал.
Мудрец в трудах свой век проводит,
Бессмертье алчет заслужить:
Он благо мира в том находит,
Чтобы в сердцах потомков жить.
Спокойствием не наслаждаясь,
Ведет в терзаньях каждый день.
Не зрит, что, к гробу приближаясь,
Вдруг исчезает так, как тень.
Что ж в славе той, котора льстила?
Хотя ее ты приобрел,
Но смерть дверь в вечность отворила;
Ты был -- и вдруг во гроб снисшел.
Уже того не ощущаешь,
Что имя здесь твое гремит.
Ты в мрачном гробе истлеваешь,
И славы блеск тебя не льстит.
Все мы, водимы суетою,
В терзаньях кратку жизнь ведем;
И, лестною пленясь мечтою,
Прямого счастья не найдем.
Иной, корыстью обольщенный,
Плывет в пространный океан;
Надеждой сладкой упоенный,
Он мнит: достиг дальнейших стран.
Сокровищ Крезовых алкая,
В них зрит всё счастье и покров,
Себе никак не представляя,
Что гибнет он в виду брегов.
Корабль, меж бурных волн несомый,
К спасению лишась путей,
К хребтам кремнистым быв влекомый,
Сретает тысящу смертей!
Со треском мачты вихрь ломает,
Моря примкнулись к небесам.
Ночь мрачну молнья освещает,
Являя ужас лишь очам.
Корабль, как быстр орел, несется,
Срывая пену с грозных вод;
В нем вопль повсюду раздается,
Отчаян весь там смертных род.
Там сын родителя объемлет,
С ним купно хочет умирать;
Со плачем мать дитя приемлет,
Дабы в последний раз лобзать.
С супругой нежный муж прощаясь,
Не в силах скорбь изобразить,
Гласит: "Тебя навек лишаясь,
Иду -- чтоб там тебя любить".
Скупой, на глыбы злат взирая,
Трепещет, мучится, стенет;
Корысть, им алчна обладая,
Его на части душу рвет.
Меж тем уже в корабль втекает
Вода, и с нею смерть течет,
Она кормилом управляет,
На дно пучин его влечет.
Всех помощей уже лишился
Предмет разгневанных небес,
Мелькнул меж волн и вдруг сокрылся,
Сокрылся и навек исчез! --
Вот как в напасть себя ввергаем,
Счастливыми ласкаясь быть.
О смерти мы не размышляем,
Лишь призрак тщимся захватить.
Судьбой своей не быв довольны,
Блаженство льзя ли нам вкушать?
В своих желаньях своевольны,
Мы алчем всё себе прибрать.
О смерть! ты мир весь обтекаешь,
Везде родишь плачевный стон!
Ты жизнь мгновенно отнимаешь!
Она уйдет, как краткий сон.
Сей сон -- мгновенна скоротечность,
Пред вечносчию -- жизнь ничто.
Смерть нас предводит в бесконечность,
От ней не скроется никто.
Друзья! вы смерть не забывайте,
Она всеобщий наш удел.
Лишь правость духа сохраняйте,
И всяк страшися злобных дел.
1790(?)
МОР ЗВЕРЕЙ
Басня
За беззаконие львов, тигров, барсов,
Четвероножных оных Марсов,
Которым отданы в правление леса,
Разгневанные небеса
Послали мор; валятся звери,
Повсюду к смерти им отверсты страшны двери.
Окончились пиры, которые они
В спокойны прежде дни
На счет овец и зайцев устроили;
И звери в ужасе уже не звери стали.
Изнемогают все, хоть смерть разит не всех.
Гусей и кур лисицы не вкушают,
И горлицы друг друга убегают.
Нет более любви в лесах и нет утех.
Глас добродетели сам хищный Волк стал слушать.
Исправил наконец и Волк свой грешный век
И стал он добрый человек;
Но отчего? -- Не хочет боле кушать.
Сбирает Лев совет и говорит: "Друзья!
Конечно, за грехи несчастье нам такое.
Чтоб отвратить толико время злое,
Кто всех грешней, хотя б то был и я,
Тот должен искупить всё общество собою,
Тот должен умереть за общество один,
И будет славный он по смерти господин.
Доволен бы я был моей судьбою,
Когда б грешнее всех я был:
Я жизнию б народ звериный искупил,
И имя было бы мое всех львов слышнее.
Я признаюсь, и я не без греха,
Едал я и овец, едал и пастуха,
Но я неужто всех грешнее?
Пусть всяк, подобно мне, открыв смиренный дух,
Покаяся, грехи свои расскажет вслух".
-- "Великий государь! -- Лисица возглашает,--
Ты праведен и милосерд всегда;
Твоя священна лапа иногда
Овец, любя, тазает;
Но что же это за беда?
Что их изволишь кушать,--
То честь для подлости такой:
Они на то и созданы судьбой.
Нет, слишком совести своей изволишь слушать.
И также нет греха
Терзать и пастуха;
Он из числа той твари пренесносной,
Которая, не знаю почему,
Во гордости, зверям поносной,
Не ставя меры своему
Уму,
Себе владычество над нами присвояет
И даже и на льва с презрением взирает".
Известно, ежели кто вступится за льва,
С тем будут все согласны;
Итак, Лисицыны слова
Казались всем и правы и прекрасны.
Не смели также разбирать
Грехи волков, медведей строго,
И словом то сказать,
Кто был драчун хотя немного,
Тот был и праведен и свят
Кто силен, никогда не будет тот повешен. --
Но вот валят Осел, преглупый пустосвят,
И говорит: "Я много грешен!
Однажды, вечером, я близко шел лугов,
Монастырю луга принадлежали;
Не видно было там монахов, ни ослов,
Они все спали.
Я был один, и был тому я рад.
Трава младая, случай, глад,
А более всего черт силен;
Вводить ослов во грех
Черт в вымыслах всегда обилен:
Приманкою там многих он утех
Мне пакости настроил,
Я весь монашеский лужок себе присвоил
И травки пощипал..."
-- "В тюрьму Осла! -- вдруг весь совет вскричал.
Его-то нас губит ужасно прегрешенье:
Есть ближнего траву! о, страшно преступленье!"
И чтоб злодейства впредь такие отвратить,
Травы для защищенья,
Осла повелено казнить
Погибели для отвращенья.
И у людей такой же нрав:
Кто силен, тот у них и прав.
<1779>
|
