В больших испытаниях есть какая-то особая
высокая напряженность,
какая-то приподнятость чувств, какая-то
особая торжественность.
Наталия Ануфриева
Наталия Ануфриева (1905-1990) оставила
несколько тетрадей стихотворений, первые
из них датированы 1916 годом, последние —
началом 1960-х, и объемистую рукопись
воспоминаний («История одной души»), написанных ею в конце жизни.
Автор подчеркивает, что ее исповедь — это
история души, а отнюдь не биография, не
событийная канва жизни. И все же по тексту
рукописи и по стихам Ануфриевой можно
восстановить основные события жизни.
«Я живу, опьяненная снами»
Родилась в Петербурге, детские и
юношеские годы провела в Симферополе. Рано
лишилась отца, мать — медсестра, в семье —
старая бабушка; жили скудно, после школы
Ануфриева лишь год проучилась в
Художественном техникуме, а потом
определилась «на службу» — статистиком в
какую-то контору. Главное ощущение того
времени — ужас перед обыденностью жизни. В
том мире, который она сама для себя создает,
другая высота и глубина.
Книги, стихи, мечты о значительных
событиях в жизни, о героических поступках, а
главное — о любви, всепоглощающей,
непременно трагической, изведав которую,
остается одно — умереть.
Каждый вечер. Всегда одна.
Но молюсь, но томлюсь о чуде...
А в окно глядит тишина:
Никогда ничего не будет.
Ни блаженно сладких плетей
Исступленных и наглых ударов,
Ни тюрьмы, ни мук, ни смертей,
Ни набатов, ни буйных пожаров.
Накликала себе Наталия Даниловна: все, все
будет — и тюрьма, и сума, и муки... И прежде
этого — любовь, такая, как мечталось: не
пресная, а любовь-крест, заведомо
обрекающая на страдания.
Любовь явилась с экрана кинематографа в
образе известного актера. Поразил
воображение тем, что у него была — или ей
так казалось — страдальческая складка у
рта. Значит, он тоже мучительно одинок и
роковым образом не понят в этом мире!.. Раз
за разом смотрит она один и тот же фильм, с
каждым днем растет ее экзальтация, и в конце
концов она объявляет ошеломленной матери,
что едет в Москву — к нему. И действительно
едет.
Отважно приходит к актеру в дом и
открывается ему в своей любви. Но у этих
отношений нет продолжения. А любовь была,
похоже, единственной в жизни. Много лет
спустя она все еще вспоминает о ней:
Да, это все случилось наяву,
Но не умею прошлое проклясть я...
Я помню вечер, зимнюю Москву,
Снега, огни и невозможность счастья.
Часы и дни скитаний безотрадных,
Тревог и мук, неповторимых вновь...
Как я пила неистово и жадно
Печальную и горькую любовь!
Как задыхалась в омуте душа...
Но в памяти, с прошедшим примиренной,
Так горестно, так странно хороша
История любви неразделенной.
Видимо, именно в это время Ануфриева,
воспитанная матерью-атеисткой, исподволь
обращается к религии. Во всяком случае, в «Истории
одной души» она прямо говорит: «Впервые
Господь открылся мне как Любовь, потом как
Красота, потом как Жизнь, а после всего как
Истина».
Тюрьма и Колыма
В 1936 году Ануфриева была арестована НКВД.
Что послужила причиной — или хотя бы
формальным поводом — для ареста,
неизвестно.
Вера дала ей силы легче многих других
пережить выпавшие на долю испытания,
принять их как посланные Богом.
И в скорби предсмертной без меры,
Пронзающей душу до дна,
Есть радость погибших за веру,
Казнимых во все времена.
Но в том, как стоически переносит
Ануфриева все тяготы заточения,
просматривается не пассивная покорность
року, а недюжинная сила духа. Стихи,
написанные в этапном вагоне:
Не камеры тесной молчанье,
Где жизни дано отцвести,
Взволнованный бред расстоянья,
Тревожная радость пути...
Не горе поверженных наземь...
Нас вдаль призывает свисток...
Мы едем. Да здравствует Азия,
Дорога и Дальний Восток!
На Колыме в стихах к «предателю», к
человеку, каким-то образом повинному в ее
аресте, она называет его слепым орудием —
чего? Ее несчастья? Ее страданий? Нет:
Ты лишь орудье слепое
Судьбы вдохновенной моей.
В «Истории одной души» она пишет: «Многие,
пережившие подобное мне испытание, считают
эти годы вычеркнутыми из жизни... Разве
только безбедное и беспечальное
существование может быть названо жизнью?.. Я
никогда так не думала и не чувствовала. В
больших испытаниях есть какая-то особая
высокая напряженность, какая-то
приподнятость чувств, какая-то особая
торжественность».
Возвращение
В 1947 году Ануфриева возвращается в
разоренный войною Крым. Ее, бывшую
лагерницу, не принимают на работу, с больной
и тоже безработной матерью они живут в
полнейшей нищете.
Жизнь развернула новую страницу,
И вот опять в тумане берега...
В тюрьме казалось: годы будут длиться,
Здесь кажется, что слишком ночь долга.
Мать умирает от голода. Стихотворение «Памяти
матери» Заканчивается строками:
Моя любовь не совершила чуда.
Прости меня. Я не спасла тебя.
Ануфриева покидает Крым, переезжает в
Актюбинск; почему ею выбран именно этот
город — неизвестно.
Ссылка
В «Истории одной души» Ануфриева отмечает
что ей довелось прожить «четыре
самостоятельные жизни». Рубежи, отделяющие
одну жизнь от другой, по ее словам, «определялись
окончаньем креста».
«В начале моей четвертой жизни я медленно
приходила в себя от пережитого, —
вспоминает она. — Но после мирно прожитого
года вновь наступила полоса скитаний».
В 1949 году Ануфриеву, как и многих бывших
лагерников, арестовывают повторно. Она по-прежнему
полна интереса к жизни:
Я не знаю, что завтра случится,
Расширяется сердце в груди...
Неизвестность — как дивная птица,
Как надежда летит впереди.
Ее ссылают в Красноярский край. В какой-то
день мера испытаний, должно быть, превысила
и физические и духовные силы.
И тяжелы надломленные крылья,
И дальний путь уводит в ночь, в пургу..
Я так устала, Александр Васильич,
Мне кажется, я больше не могу.
Но это — минутная слабость.
Пусть будут безмерны потери,
Темны пути бытия...
Я в правду любви Твоей верю...
Да будет воля Твоя!
Последние годы
Освобожденная из ссылки по реабилитации,
Наталия Даниловна поселяется во Владимире,
живет бедно, неустроенно, болеет — и так
доживает до глубокой старости. В эти годы
она пишет «Историю одной души». В конце
рукописи читаем: «Теперь я живу уже пятую
жизнь... Вот и старость приблизилась ко мне.
И мне даже нравится быть старушкой и зимой
ходить с палочкой. Но ведь это внешнее... А
внутри я — просто счастливый ребенок, от
которого отогнаны зловещие призраки...
Слава Богу за все».
Думается, что поэтическое наследие
Ануфриевой дождется своего исследователя и
издателя. Пока же небольшой сборничек ее
стихов «Жизнь развернула новую страницу»
выпустило издательство «Возвращение» в
серии «Поэты — узники ГУЛАГа».
Заяра Веселая
Журнал узников тоталитарных систем «Воля»,
№ 4-5, 1995
Боже, Господи мой, я стою пред закрытою дверьюБоже, Господи мой, я стою пред закрытою дверью,
Вижу светлый чертог, но в него я не смею войти...
Будь со мной до конца, моему помогая неверью,
Боже, Господи мой, помоги мне мой крест донести.
Я не в силах прийти к Твоему лучезарному раю,
Где вдали золотой беззакатное солнце встает...
Не достигнув Тебя, недостойной Тебя умираю...
Возложи на меня благодатное бремя Твое.
И когда, отстрадав, в оболочке телесной истаю,
Легким взмахом крыла Ангел Смерти коснется лица,
Дай, о, дай не забыть, что свершается воля святая,
Что со мною Господь, полюбивший меня до конца.
Дай мне дух мой предать в милосердные, нежные руки...
О Возлюбленный мой! Дай услышать Тебя в тишине.
Дай мне, Боже, сказать, принимая предсмертные муки:
Не Твоя ли любовь прикоснулась ко мне?
Пройдут в тиши, о Господи, года...Пройдут в тиши, о Господи, года,
Решится спор неверия и веры,
И все навек потонет без следа
В Твоей любви без края и без меры.
Твой светлый лик во всем я узнаю,
Гляжу на мир прозревшими глазами,
Я Божий мир, прекрасный мир залью
Моей любви горячими слезами.
Но знаешь Ты, о, знаешь только Ты,
Какой ценой дается нам бессмертье
И для Твоей познанья красоты,
Какая боль мне выковала сердце.
Не Ты ли, Господи? Не Ты ли, Господи? Дорогой длинной
Идти без устали в пыли, в крови,
И вдруг почувствовать в ночи пустынной
Прикосновение Твоей любви.
Сквозь ночи вьюжные, сквозь ночи темные
Идти и мучаться так много лет
И вдруг почувствовать: преграды сломаны,
Ты близко, Господи, и хлынул свет…
И в свете хлынувшем рыданье глуше,
С тобою, Господи, наедине…
Мою Ты, Господи, всю видишь душу,
Как много темного еще во мне.
Но снова отдано мне детство раннее,
Травы дыхание и дрожь листа,
Такое близкое, такое дальнее,
Такое чистое, как лик Христа.
Ты повелелТы повелел – и море недвижимо,
Не услыхать и шелеста волны…
Я жду, я жду Твоей непостижимой,
Твоей невыразимой тишины.
Она придет неведомо откуда,
Чтоб озарить безрадостную тьму
И вновь явить сияющее чудо
Твоей любви ко всем и ко всему.
Чтоб озарить незримыми лучами
Деревья, снег и зимний небосклон,
Чтоб скудный мир наш, видимый очами,
Был изнутри Тобою озарен.
И землю всю увижу, как впервые,
И небеса глубокие Твои,
И все кругом – как образы живые
Создавшей мир Божественной любви.
О тишине Твоей невыразимой
Тоскую я, и плачу, и зову…
Когда меня коснется луч незримый,
Тогда и я, о Господи, живу.
О, как хочется житьО, как хочется жить, чтоб суметь подвести все итоги,
Чтоб понять до конца все страданья утраченных лет!
О, как хочется жить, чтоб в конце этой долгой дороги,
Этой горькой судьбы увидать ослепительный свет!
Мой дух возвысится или унизится?Мой дух возвысится или унизится?
Мне снится, Господи, что день погас,
Мне тяжко, Господи, как будто близится
Дыханьем гибели мой смертный час.
Как будто чувствует душа разлуку,
Навек сраженная глухой судьбой.
О дай мне, Господи, о дай мне руку
Над черной пропастью пройти с Тобой!
Юридическая помощь, подробно о необходимых документах.Бизнес для наследства
|
