Зинаида Николаевна Гиппиус из обрусевшей немецкой семьи, предки отца переселились в Россию в XIX веке; мать — родом из Сибири. Из-за частых переездов семьи (отец — юрист, занимал высокие должности) З. Гиппиус систематического образования не получила, посещала урывками учебные заведения. С детских лет увлекалась «писанием стихов и тайных дневников». В 1889 году в Тифлисе вышла замуж за Д. С. Мережковского, с которым «прожила 52 года, не разлучаясь ни на один день». Вместе с мужем в том же году переехала в Петербург; здесь супруги Мережковские завели широкие литературные знакомства и вскоре заняли видное место в художественной жизни столицы. Стихотворения З. Гиппиус, опубликованные в журнале «старших» символистов «Северный вестник», — «Песня» («Мне нужно то, чего нет на свете...») и «Посвящение» (со строками: «Люблю я себя, как Бога») сразу получили скандальную известность. В 1904 вышло «Собрание стихов. 1889-1893» и в 1910 — «Собрание стихов. Кн.2. 1903-1909», объединенная с первой книгой постоянством тем и образов: душевный разлад человека, во всем ищущего высшего смысла, божественного оправдания низкого земного существования, но так и не нашедшего достаточных резонов смириться и принять — ни «тяжесть счастья», ни отречение от него. В 1899-1901 Гиппиус тесно сотрудничает с журналом «Мир искусства»; в 1901-1904 является одним из организаторов и активным участником Религиозно-философских собраний и фактическим соредактором журнала «Новый путь», где печатаются ее умные и острые критические статьи под псевдонимом Антон Крайний, позже становится ведущим критиком журнала «Весы» (в 1908 избранные статьи вышли отдельной книгой — «Литературный дневник»). В начале века квартира Мережковских становится одним из центров культурной жизни Петербурга, где молодые поэты проходили нелегкую проверку личным знакомством с «мэтрессой». З. Гиппиус предъявляла к поэзии высокие, предельные требования религиозного служения красоте и истине («стихи — это молитвы»). Сборники рассказов З. Гиппиус пользовались гораздо меньшим успехом у читателей и вызвали острые нападки критики. События Революции 1905-1907 стали переломными в жизненной творческой биографии З. Гиппиус. Если до этого времени социально-политические вопросы находились вне сферы интересов З. Гиппиус, то после 9 января, которое, по словам писательницы, «перевернуло» ее, актуальная общественная проблематика, «гражданские мотивы» становятся доминирующими в ее творчестве, в особенности — в прозе. З. Гиппиус и Д. Мережковский становятся непримиримыми противниками самодержавия, борцами с консервативным государственным устройством России («Да, самодержавие — от Антихриста», — пишет Гиппиус в это время). В феврале 1906 они уезжают в Париж, где проводят больше двух лет. Здесь супруги Мережковские выпускают сборник антимонархических статей на французском языке, сближаются с революционными кругами, поддерживают отношения с Б. Савинковым. Увлечение политикой не отменило мистических исканий З. Гиппиус: новый лозунг — «религиозной общественности» предполагал соединение всех радикальных сил интеллигенции для решения задачи обновления России. Политические пристрастия отражаются на литературном творчестве тех лет; романы «Чертова кукла» (1911) и «Роман-царевич» (1912) откровенно тенденциозны, «проблемны». Резко изменившаяся жизненная позиция З. Гиппиус проявилась необычным образом во время Первой мировой войны, когда она стала писать стилизованные под лубок «простонародные» женские письма солдатам на фронт, иногда вкладывая их в кисеты, от лица трех женщин («псевдонимы» — имена и фамилии трех прислуг З. Гиппиус). Эти стихотворные послания («Лети, лети, подарочек, «На дальнюю сторонушку» и т.п.), не представляющие художественной ценности, имели большой общественный резонанс. Октябрьскую революцию З. Гиппиус приняла враждебно (сборник «Последние стихи. 1911-1918», Пг., 1918) и в начале 1920 вместе с мужем эмигрировала, поселилась во Франции. За границей вышли еще два ее поэтических сборника: «Стихи. Дневник 1911-1921» (Берлин, 1922) и «Сияния» (Париж, 1939).
Не знаю я, где святость, где порок, И никого я не сужу, не меряю. Я лишь дрожу пред вечною потерею: Кем не владеет Бог - владеет Рок. Ты был на перекрестке трех дорог,- И ты не стал лицом к Его преддверию... Он удивился твоему неверию И чуда над тобой свершить не мог.
Он отошел в соседние селения... Не поздно, близок Он, бежим, бежим! И, если хочешь,- первый перед Ним С бездумной верою склоню колени я... Не Он Один - все вместе совершим, По вере,- чудо нашего спасения...
Господи, дай увидеть!
Молюсь я в часы ночные.
Дай мне еще увидеть
Родную мою Россию.
Как Симеону увидеть
Дал Ты, Господь, Мессию,
Дай мне, дай увидеть
Родную мою Россию. ГРЕХ
И мы простим, и Бог простит.
Мы жаждем мести от незнанья.
Но злое дело - воздаянье
Само в себе, таясь, таит.
И путь наш чист, и долг наш прост:
Не надо мстить. Не нам отмщенье.
Змея сама, свернувши звенья,
В свой собственный вопьется хвост.
Простим и мы, и Бог простит,
Но грех прощения не знает,
Он для себя - себя хранит,
Своею кровью кровь смывает,
Себя вовеки не прощает -
Хоть мы простим, и Бог простит. Дверь
Мы, умные,- безумны,
Мы, гордые,- больны,
Растленной язвой чумной
Мы все заражены.
От боли мы безглазы,
А ненависть - как соль,
И ест, и травит язвы,
Ярит слепую боль.
О черный бич страданья!
О ненависти зверь!
Пройдем ли - Покаянья
Целительную дверь?
Замки ее суровы
И створы тяжелы...
Железные засовы,
Медяные углы...
Дай силу не покинуть,
Господь, пути Твои!
Дай силу отодвинуть
Тугие вереи!
Дьяволенок
Мне повстречался дьяволенок,
Худой и щуплый - как комар.
Он телом был совсем ребенок,
Лицом же дик: остер и стар.
Шел дождь... Дрожит, темнеет тело,
Намокла всклоченная шерсть...
И я подумал: эко дело!
Ведь тоже мерзнет. Тоже персть.
Твердят: любовь, любовь! Не знаю.
Не слышно что-то. Не видал.
Вот жалость... Жалость понимаю.
И дьяволенка я поймал.
Пойдем, детеныш! Хочешь греться?
Не бойся, шерстку не ерошь.
Что тут на улице тереться?
Дам детке сахару... Пойдешь?
А он вдруг эдак сочно, зычно,
Мужским, ласкающим баском
(Признаться - даже неприлично
И жутко было это в нем) -
Пророкотал: "Что сахар? Глупо.
Я, сладкий, сахару не ем.
Давай телятинки да супа...
Уж я пойду к тебе - совсем".
Он разозлил меня бахвальством...
А я хотел еще помочь!
Да ну тебя с твоим нахальством!
И не спеша пошел я прочь.
Но он заморщился и тонко
Захрюкал... Смотрит, как больной...
Опять мне жаль... И дьяволенка
Тащу, трудясь, к себе домой.
Смотрю при лампе: дохлый, гадкий,
Не то дитя, не то старик.
И все твердит: "Я сладкий, сладкий..."
Оставил я его. Привык.
И даже как-то с дьяволенком
Совсем сжился я наконец.
Он в полдень прыгает козленком,
Под вечер - темен, как мертвец.
То ходит гоголем-мужчиной,
То вьется бабой вкруг меня,
А если дождик - пахнет псиной
И шерстку лижет у огня.
Я прежде всем себя тревожил:
Хотел того, мечтал о том...
А с ним мой дом... не то, что ожил,
Но затянулся, как пушком.
Безрадостно-благополучно,
И нежно-сонно, и темно...
Мне с дьяволенком сладко-скучно...
Дитя, старик,- не все ль равно?
Такой смешной он, мягкий, хлипкий,
Как разлагающийся гриб.
Такой он цепкий, сладкий, липкий,
Все липнул, липнул - и прилип.
И оба стали мы - едины.
Уж я не с ним - я в нем, я в нем!
Я сам в ненастье пахну псиной
И шерсть лижу перед огнем...
Свет
Стоны, Стоны, Истомные, Бездонные, Долгие звоны Похоронные, Стоны, Стоны... Жалобы, Жалобы на Отца... Жалость язвящая, жаркая, Жажда конца, Жалобы, Жалобы... Узел туже, туже, Путь все круче, круче, Все уже, уже, уже, Угрюмей тучи, Ужас душу рушит, Узел душит, Узел туже, туже, туже... Господи, Господи,- нет! Вещее сердце верит! Боже мой, нет! Мы под крылами Твоими. Ужас. И стоны. И тьма... а над ними Твой немеркнущий Свет.
